-Я пошел гулять с Рейном, - объявил Барановский Клаудии, пекущей блины.
-С рекой или дождем?- звонким голоском спросила, блеснув лингвистическим даром Клау, и почти смеясь бросила в прихожую:
- Возьми лодку или зонтик, дорогой и в тот же момент завизжала как ужаленная Блин горит!
- Лучше ты бы следила за своей речью, меньше было был гари,- пробурчал Барановский и на всякий случай взял зонт.
Проходя мимо первого кухонного окна своего жилища, он услышал уже не визг, а пение своей Клау:
- Гарри, Гарри! я люблю тебя!
Евгений Борисыч Рейн, дожидавшийся друга у второго окна домика художника и всё слышавший в этой жизни, и слушающий по сей день,заметил,пожимая руку Барановского:
-Талантливая и неунывающая у тебя баба,Вальдемар!
- Был бы здесь Рамишевский точно сказал бы, что не только талантливая, но еще и музыкальная шкатулка, и заводной апельсин, и внебрачная дочь Гумбольдта,- добавил уже сам Барановский...
Пройдя метров двадцать дома и приближившись до пивной на метров триста, Барановский резко схватил Рейна за воротник куртки, спросил:
- Борисыч! а где у нас тут пожарка?
Рейн,оторвав руку друга от воротника ответил грубо, но кратко, а значит и умно:
- Не горел, не знаю! в крайнем случае пивом зальем.
И быстрым шагом рванул по направлению к пивной - спасительнице не только творческих людей.
Барановский, вслед за Рейном, тоже ускорил шаг, так как заморосил всегда неожиданный вестфальский дождь.
