Жизнь — это не страдание, а преодоление.
Страдание — часть человеческого опыта, но не его суть.
Человек не создан для того, чтобы вечно описывать свою боль. Он создан для того, чтобы пройти через неё — и жить дальше.

Поэзия, застрявшая в страдании, — тупик.
Когда поэт снова и снова пересказывает свою боль, он перестаёт быть проводником, он становится пленником.

Такая поэзия — это не путь, а комната без выхода. Это не катарсис, а эстетика болезни.
Именно такова часто поэзия Пауля Целана, Шамшада Абдуллаева, Иосифа Бродского в его поздних текстах.

Эстетизация боли — форма гордыни.
Когда поэт делает боль своим стилем, своим брендом, своей валютой — он использует трагедию.

Даже если это личная трагедия, она превращается в репрезентацию, в позу.
Поэт страдания начинает отличаться от других — и ему это нравится.

Он уже не страдает — он избранный, знающий, раненный навсегда. Он элитарен. Но за этой элитарностью — тишина и холод.

Нарратив боли обесценивается.
Когда трагедию превращают в поток текста, кино, политических лозунгов — она теряет подлинность.
Мы не слышим крик, мы слышим повтор.
Поэзия боли перестаёт исцелять — она становится формой затянувшейся жалобы.

Поэт — не жертва и не проповедник пустоты.
Поэт — это тот, кто чувствует мрак, но не становится им.
Кто переносит темноту — чтобы выйти к свету.
Поэт — это свидетель преодоления, а не тот, кто увяз в трагедии навсегда.

Мы выбираем не поэзию боли, а поэзию усилия.
Мы верим в поэта, который говорит не: «Посмотри, как я страдаю»,
а: «Вот, через что я прошёл — и вот, куда вышел».